Персонажи: Себастиан Моран, Джим (?)
Предупреждения: подобие слэша и полнейшая шизофрения. Автора, Морана, Мориарти - всех.
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: ничегоненадо, ниначтонепретендую.
читать дальшеСебастьян не помнит точно, когда в их доме появляется Ричард Брук, потому что дата его появления может считаться днем начала затянувшегося в месяцы безумия. Возможно, через неделю после блестяще инсценированной Мориарти «смерти» на крыше Бартса. Возможно, даже немного раньше, в иллюзорно-нормальной жизни, когда Джеймс притаскивает поддельное личное дело актера, а глаза его горят этим чертовым сумасшедшим восторгом. Наверное, именно в этот день прежний Джеймс навсегда исчезает, а на его место приходят сразу двое.
«Сложновато выжить, прострелив себе голову» – смеясь, говорит Мориарти в день Х и, как всегда, оказывается убийственно прав. Он и не выжил, остался на крыше символом своего проигрыша, а тело его заняли сразу две ненормальные личности. Джим не выжил, он навсегда раскололся на две половины, не оставив в них от себя почти ничего.
Ричард становится неизменной частью их жизни – вернее, жизни полковника Морана – и с ним куда лучше, чем со странным молчаливым существом, иногда приходящим ему на смену. У существа надрывный голос Джима и пронзительно-темные глаза, блестящие безумным блеском, вот только он похож на Мориарти даже меньше, чем Брук. Себастьян боится его, презирает и совсем немного жалеет. А больше всего – ненавидит, за постоянные припадки, истеричные крики и беззвучный, страшный плач.
Лучше бы ты сдох там, на крыше, - думает Себастьян в особенно тяжелые дни, когда существо с лицом Джима становится постоянным гостем и задерживается на несколько дней. В такие дни он почти не спит. – Лучше бы я сам пристрелил тебя тогда.
А этот ненормальный будто слышит его мысли и тянет бывшему снайперу пистолет, молча предлагая то, на что у него самого не хватит духа. Только Себастьяну самому никогда не хватит.
Пистолет он прячет. Каждый раз в новое место и каждый раз псевдо-Мориарти находит его, и все начинается сначала.
Ричард еще сохранил остатки разума, но, к сожалению, совершенно не похож на Джима Мориарти. Он даже не знает человека с этим именем, и каждый раз отвечает вежливым удивлением на измученный взгляд Морана.
Впрочем, это еще не так плохо. С Бруком вполне можно поговорить, даже выпить, хотя обычно актер просто смотрит, как напивается Себастьян. Напивается и неизменно начинает говорить, слишком много, слишком запутанно и слишком откровенно. Впрочем, Ричарду – можно. Он забудет все, как только снова уступит место второй своей половине.
Именно Ричард в преддверии Рождества развешивает по всей квартире омелу, не пластиковую, настоящую, с немного вялыми листьями и мелкими, гладкими белыми ягодами. Откуда он только принес такую охапку живого растения и когда успел сходить за ней – для Себастьяна остается вечной загадкой, но об этом он даже не думает.
Брук говорит, что неплохо было бы развесить еще и красно-белые леденцы, снежинки, разноцветную мишуру и рождественские венки, но Моран не разрешает. В этом доме нечего делать духу Рождества, как и любого другого праздника. Омела, это невзрачное, повядшее и токсичное растение кажется куда более допустимым.
Цветы развешаны по всей квартире, и Ричард никак не понимает, почему поначалу Моран пытается сорвать заботливо прикрепленные живые украшения. А потом полковник решает ничего не нарушать, и оставляет омелу в покое.
Впрочем, она не висит в доме не больше дня. Уже часа в четыре того же дня Себастьян выходит из комнаты, оставив в ней Ричарда Брука, а возвращается к безумной тени Джима Мориарти, которую уже даже не хочется приложить головой об стену. Полковник давно привык и давно бесконечно устал.
В последние дни оно появлялось так редко и вело себя в эти немногие часы так тихо, что Себастьян позволил себе надеяться на чудо. На то, что это ненавистное создание все-таки соизволило исчезнуть.
Вот он – яркий пример того, как бесполезны надежды на лучшее, стоит посреди комнаты и озирается по сторонам своим обычным, бессмысленно-затравленным взглядом. Увидев его, просто хочется бежать. Неважно куда, лишь бы не оставаться с ним в одной комнате, лишь бы вытравить из своего сознания обе копии Мориарти. Даже умереть нормально не мог, ублюдок.
Темноглазое существо в его гостиной стоит неподвижно несколько секунд, потом жалобно всхлипывает и опускается на пол, накрывая руками голову. Это привычно. Себастьян старается не смотреть в его сторону, припадку такое состояние обычно не предшествует.
Но нет, в этот раз он ошибается. Сумасшедший вскидывается и начинает метаться по комнате, срывая со стен, омелу, всю, до которой дотягивается. Цветы падают легко, Ричард не крепил их слишком стойко, ветки так же легко ломаются, а ягоды оставляют мокрый след на полу и ковре. Вот он, дух Рождества Мориарти. Во всей красе.
Смотреть на него в таком состоянии – еще хуже, чем отбирать у того, что осталось от Мориарти пистолет. Его удается перехватить только тогда, когда почти уже поздно, когда почти вся омела устилает пол в комнате, а приступ еще и не думает заканчиваться. Себастьян прижимает существо в дорогом костюме к полу, не реагируя ни на бессвязные крики, ни на попытки вырваться. Прижимает, пока тело под его руками не обмякает, а во взгляде начинают блестеть слезы. Только тогда отпускает и хочет уйти, но создание вовремя хватает его за плечи, так цепко, как только может.
Моран остается, хоть и не понимает. Сейчас человек рядом с ним больше, чем когда-либо похож на прежнего Джима. И с ним до боли хочется остаться.
А он поднимает свои безумные глаза наверх и вправо, на стену, возле которой Моран его перехватил. Бледные, тонкие губы растягиваются в отстраненной улыбке. Они сидят под омелой, последней оставшейся на стене, которую не постигла участь всех остальных, возможно, только потому, что висит она слишком высоко. Они все это время сидят под омелой.
От хватки черноглазого создания начинают болеть плечи, но вырываться все равно бесполезно. Пальцы он не расслабляет, будто ждет чего-то. В момент, когда Себастьян начинает гадать, когда же все это закончится, существо тянется кнему, будто раненый зверек.
В Моране давно уже ничего не осталось, но когда искалеченный почти-человек прижимается к нему и жадно, больно целует, полковник не находит в себе сил оттолкнуть его. Он целует этого человека, так похожего на Джима, почти так же, как целовал бы самого Мориарти, если бы тот надумал вернуться.
Слишком много болезненной ненависти, ярости и бессильной обреченности. Уже нет сил терпеть скрутившуюся в сердце больную ненависть и уродливую тоску. Неважно, дань ли это глупой, но древней традиции или что-то еще, что-то более значимое. Со второй половинкой, которая владеет телом Джима ни в чем нельзя быть уверенным.
Из белых ягод омелы может получиться отличный ядовитый отвар. Это проще, чем пустить пулю в лоб своему собственному сумасшествию.
Все потому, Джим, что лучше бы ты сдох на той крыше. Твоя смерть стала бы куда меньшей утратой, чем такое существование. Намного меньшей, ведь ничего не изменится даже сегодня. Ничего не изменит даже омела. Надежды на лучшее всегда бесполезны.
Нельзя жить, прострелив себе голову. Джима Мориарти больше нет в живых.